Н.Н.Хохряков(1) к И.И.Шишкину от 22.07.1886 г.

Темис-су. 22 июня [18]86

Здравствуйте, дорогой Иван Иванович!

Вот два месяца я уже здесь прожил, а как скоро пролетело время. Давно хотел написать Вам, как я здесь устроился и что делаю, простите, что пишу только теперь. Природа мне не очень-то благоволила; когда я выехал из Питера, снег и сильный ветер долго меня сопровождали, и как мне не хотелось поглазеть по сторонам, но кроме снега ничего почти не видно было, и, покорившись судьбе, таким образом доехал до Москвы. В Москве я переночевал у Быкодарова², посмотрел передвижную выставку, там она мне больше понравилась, чем в Питере. Помещение очень большое, и можно отходить от картин далеко, а не рассматривать их в упор. Видел там несколько новых вещей. Дубовая роща Ваша, Иван Иванович, там как хороша была — она стояла в большом светлом зале, — народу масса всегда стояло. На другой день я выехал из Москвы и, уже подъезжая к Харькову, стало тепло, и вдоволь налюбовался на цветущие сады и живописные малороссийские деревни. Степь под конец меня уже утомила, и в Севастополь я приехал ночью. Пароход шел в 8 ч[асов] утра, и я не знал, куда деться, отправился в трактир. Там просидел со своими вещами за чаем до свету, нашел татарина, и он меня утром предоставил на пристань. К моему счастью, утро было тихое, теплое, и, когда выехал из Севастополя, мало-помалу берега все делались интереснее, живописнее и, наконец, я пришел в такой восторг, что просто глаз не мог оторвать от гор, так мне было и ново и грандиозно и в каких красках, какие моменты. Так что я в восторге приехал в Ялту — горы все отражались в море, а море такое было, что и слов нет описать, — в горах высоко тянулось облачко. Я свои вещи оставил на берегу в агентстве, а сам расспросил дорогу и отправился берегом к Рязанцеву³ — имение это находится в Магараче, между виноградником магарачским Никитского училища и Никитским садом — только выше. Тут меня встретили и Рязанцев, сестра его и ее подруга — обе приехали за неделю раньше меня из Питера, они на курсах. Рязанцев работал в винограднике, загорелый, испеченный солнцем, и я был тоже хорош! Но чай и виноградное вино здешнее отлично меня подкрепили. Первое время мы путешествовали вместе по горам, потом я принялся за рисунки в Иллюстрацию⁴ и над ними просидел довольно долго — хотя только два рисунка и сделал пером. Так что собственно я начал писать в конце мая только. Пишу до 12 часов, около дома поблизости, в 12 ч[асов] обед, а потом до 6 ухожу дальше куда-нибудь, и чаще всего на берег. В горах близко здесь интересного мало, а далеко ходить одному и не хочется и да и с ящиком совсем не могу, тяжело — с маленьким ящиком мало что напишешь, но как хорошо над Гурзуфом в лесах, где и сосновый лес и буковый — это точно волшебная сказка. Ах, как там хорошо, потом, когда здесь поблизости поработаю, стану туда ходить хоть рисовать — писать-то там мне и не написать ничего. Какие грациозные эти буки, красивые, какой тон стоит во всем лесу — торжественное что-то и величественное в нем. Здесь над нами горы по большей части голые, лес когда-то тут выгорел, остался сосновый лес только местами, а большая часть гор покрыта мелким кустарником, и чтобы попасть в буковый лес над Гурзуфом приходится идти по этому кустарнику, в жару это невыносимо. Зато там так хорошо, что забудешь всю дорогу. Хотя я все-таки еще не был у Кастополя. Должно быть туда нужно идти другой дорогой, не той как мы ходили. Один раз прошли мы по вершине Яйлы — зеленой степью к пропасти — и хотели спуститься вниз по тропинке, но тропа нас привела только к ключу в буковом лесу, где, вероятно, чабаны поят своих овец, дальше тропинка идет еще немного около стены и кончается — бросить (нрзб.) камень в это ущелье, и он долго, долго летит. Спасибо Вам, Иван Иванович, за карту, по ней так хорошо все видно, ясно весь путь, куда вздумаешь идти. Я был и на водопаде, там лес также какой славный. Жаль, что здесь близко нет ни одной речки, кроме небольших ручьев, их много, в особенности в саду Никитском, но там они все утилизированы, проведены по каменным желобам, из них устроены искусственные водопады, и все это искусственно, около сада есть очень милые заросшие уголки, до них я еще доберусь, благо тут ходить близко, только спуститься в балку. Я поднимался несколько раз, чтоб рисовать выше шоссе, но эта дорога одна, когда проходит мимо этого шоссе, мимо известковой печи, мимо табачного поля, ужасно неприятна, и уж если подниматься, так нужно как можно выше, а недалеко — так ужасная тоска, у меня сделалась даже тоска по родине, и я долго ходил, повеся нос, ничего мне было не мило — рад был как можно скорее уехать отсюда, только чтобы быть не в Крыму, все было и казалось каким-то не своим родным, а иностранным чем-то, но потом я увлекся, нашел столько интересного, что теперь работаю очень усердно. Теперь хожу довольно часто на берег и пишу берега — они мне очень нравятся, море стараюсь так брать, чтобы его слишком-то не было заметно, там, на берегу у моря, намечено несколько этюдов, которые я непременно напишу — вообще я теперь увлекся так, что у меня в голове, кроме этюдов, ничего нет, я сплю и во сне вижу этюды, поэтому думаю, что наработаю много. Это я начертил этюд⁵, который уже почти кончил, еще немного пописать и кончу. Впрочем, я начертил-то так, что ничего нельзя понять. Вдали горы, в них татарская деревня Никита, вся заросшая орехами, а сюда ближе группа деревьев — ясень, дуб на первом плане и зеленая полянка при заднем освещении. Это я здесь пишу почти что дома. На берегу пишу такой⁶. Несколько начатых есть, и маленьких штук 15 написал. Маленькие я делаю для тонов, а большие по возможности оканчиваю и хочу как можно больше оканчивать: написал еще розы. Работать здесь мне удобно — заботы никакой, кроме этюдов, нет, жить очень удобно, у меня отдельная большая комната, так что знай только работай. Деньги тратить приходится только на табак, так что у меня, быть может, сохранится еще часть денег на то, чтобы жить в Питере по приезде — нужно еще нарисовать что-нибудь для Иллюстр[ации] и для Живоп[исного] обозрения⁷. Как-то нынче Вы устроились где на лето — я ничего решительно не слыхал с отъезда, не имею никаких известий ни о Карловиче⁸, ни о Шильдере. Шильдеру я написал письмо, про Карлыча я слышал такое, что меня привело в крайнее недоумение, и не знаю, правда ли это — будто бы Менк поступил заведующим второй передвижной выставки — какой второй — должно быть, академической. Тогда я ничего не понимаю, а впрочем, все возможно. Васнецов⁹ уехал в Тульскую губ[ернию] к брату. Здесь часто идут дожди, что, говорят, даже за редкость. Пока до свиданья, добрый Иван Иванович. Мое почтение передайте Виктории Антоновне, Лидии Ивановне и Кусиньке¹⁰.

Будьте здоровы. Преданный вам Н.Хохряков. Что-то Вы работаете теперь, Иван Иванович?
______________
¹Хохряков Николай Николаевич (1857—1928) — живописец и рисовальщик. Пейзажист. В 1880 г. познакомился через А.М.Васнецова с Шишкиным и под его руководством начал заниматься рисунком и офортом. В 1881 г. жил у него на даче в Сиверской. С 1913 г. — учитель рисования в Высшей начальной школе в Вятке. Один из организаторов Вятского художественного музея. После Великой Октябрьской революции — хранитель его картинной галереи.

²Быкодаров Николай Яковлевич (1857—?) — живописец. Был экспонентом XII, XIV, XV и XIX передвижных выставок.

³А.А.Рязанцев — уроженец Вятки, был знакомым Н. Н. Хохрякова и А. М. Васнецова.

⁴“Всемирная иллюстрация” — петербургский еженедельный иллюстрированный журнал (1869—1897).

⁵Приводится очерченный набросок.

⁶Приводится очерченный набросок.

⁷“Живописное обозрение” — петербургский еженедельный иллюстрированный журнал (1875—1894).

⁸В.К.Менк.

⁹А.М.Васнецов.

¹⁰Шишкина Ксения Ивановна (Куся) — дочь Шишкина и Лагоды-Шишкиной, родившаяся в 1881 г., — впоследствии художник, пейзажист.