13 июля 1862 г.

13 июля, были на освящении знам[ени] общества гимнастиков и певчих. Началось с того, что все собрались на Стрелецкий остров на площади, на которой было устроено нечто вроде балдахина, как у нас на Крещенье, только без креста: пришли гимнастики и певцы, старшины, обрядные старосты были под балдахином, также и дамы; певчие стали петь народные песни, я думал, что будут попы, и оказалось, что это гражданское освященье знамени, т.е. чехи себя хоть этим утешают под гнетом немцев. Хор очень большой, пели недурно, костюм обыкновенный, только на левом борте сюртука особый знак. Гимнастиков 900, они стояли по 3 в ряд; на них был костюм: красная рубашка, серые панталоны и такая же куртка внатяжку и обыкновенная черная шляпа с соколиным пером; костюм красивый и некоторым физиономиям очень идет. Старшина, доктор князь Турн-Таксис, говорил речь, из которой я, конечно, ничего не понял, говорил без одушевления, человек он, говорят, очень хороший и отчаянный демократ и либерал; говорила также и жена его, она тоже член. [Эта фраза написана рукою Шишкина над зачеркнутой.] Ему и ей аплодировали, затем начался самый обряд освящения: женщины самое полотно знамени прибивали к древку, певчие пели: знамя есть символ будущей свободы чехов. Потом говорил длинную речь Сладковский [Сладковский Карел (1823—1880) — чешский прогрессивный политический деятель. Активный участник Пражского восстания 1848 г. В 1862 г. был избран членом чешского сейма. Лидер чешских либералов, один из руководителей младочешской партии.] — я тут только понял, что значит сила слова и выражения: говорил он так сильно, с таким чувством, что я понял весь смысл его речи, зная из их языка почти несколько слов; молодец и либерален до возможности [“Либерален до возможности” — написано Шишкиным вместо зачеркнутых слов.]. Я думаю, ему завтра будет выговор от немцев, если не больше, к тому же он известный публицист. Но странно, мне и многим другим показалось, что, когда он кончил, и кончил великолепно, раздалось только обыкновенное, даже предписанное формой восклицание, вроде “Слава” по три раза — и только, а я думал, что вот разразятся рукоплескания, но холодны стали чехи или немцев боялись — не знаю, а у меня, признаюсь, руки чесались — смысл его речи был общая свобода всех славян, самого громадного племени в Европе. [...] А все-таки, смотря на гимнастиков и на эти все общества, становится как-то смешно, я припоминал одну статью в Современнике, кажется “Страх врагам”, там это хорошо очерчено, с комической стороны.