ИЗ ЖИЗНИ ХУДОЖНИКА. ВСТРЕЧА С ИВАНОМ ИВАНОВИЧЕМ ШИШКИНЫМ
[Нерадовский Петр Иванович (1875—1962) — живописец. Портретист. Учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (с 1888), затем в Академии художеств у Репина (до 1903). С 1909 г. — хранитель Художественного отдела Русского музея, с 1912 г. — заведующий этим отделом. С 1929 г. — действительный член музея.]
Отец мой учился вместе с И.И.Шишкиным в Московском училище живописи, а затем и в Академии художеств. В Петербурге они жили вместе. Отец мой был немного более обеспеченным. Шишкин был беден настолько, что у него не бывало часто своих сапог. Чтобы выйти куда-нибудь из дома, случалось, он надевал отцовские сапоги. По воскресеньям они вместе ходили обедать к сестре моего отца.
В 1895 году, весной, я приехал с бабушкой в Петербург навестить моего брата, учившегося в Инженерном училище. Я бывал в Эрмитаже, в Музее Академии художеств, видел здесь все, что меня особенно интересовало, а, кроме того, под впечатлением рассказов о совместной жизни отца с Шишкиным я решил побывать также и у него.
Узнав, что Шишкин живет на 5-й линии Васильевского острова, против Академии, я пошел к нему. С замиранием сердца поднялся по лестнице, позвонил и с волнением ожидал встречи со знаменитым художником. Он сам отворил дверь. Его большая и, скажу откровенно, неприветливая фигура, голова с всклокоченными волосами произвели на меня немного подавляющее впечатление. [...]
Я назвал себя, и после короткого разговора Шишкин ввел меня в довольно большую комнату, где мне прежде всего бросился в глаза его большой портрет, написанный Крамским (позднее этот портрет поступил в Русский музей).
Шишкин сел в кресло за столиком против окна и пододвинул мне другое против себя. Немного порасспросив меня, он начал рассказывать мне про отца, про свои с ним ученические годы.
— Ваш отец любил антики с гипсов рисовать. А я, Саврасов, и мои товарищи, еще когда мы учились в Москве, весной, как становилось тепло, всегда уходили куда-нибудь за город, часто в Сокольники, и там писали этюды с натуры. Любили писать коров.
Там-то, на природе, мы и учились по-настоящему. И как это было там интересно. И приятно же и полезно было работать на воздухе. Мы оживали там. Особенно мы испытывали это после длинных дней зимних занятий в классах.
На природе мы учились, а также отдыхали от гипсов. Уже тогда у нас определялись наши вкусы, и мы сильнее и сильнее отдавались тому, что влекло каждого из нас. Поступив в Академию, я и здесь при первой возможности уходил писать этюды за город, куда-нибудь на Петровский остров. А ваш отец все сидел на гипсах. А вы что любите? — вдруг спросил он меня.
Я ответил, не сразу найдясь, что люблю исторические картины, очень люблю портреты.
— Ну, вот, я тоже люблю архитектуру, — сказал он, показав рукой в окно на высокий дом, — люблю жанр, люблю портреты, люблю... мало ли что я еще люблю, да вот заниматься этим не занимаюсь и не буду заниматься. А люблю я по-настоящему русский лес и только его пишу. Художнику нужно избрать одно, что ему больше всего полюбилось. И вам советую полюбить одно. Только тогда будете с успехом совершенствовать любимое. Разбрасываться никак нельзя.
Я видел, как Шишкин, говоря, все больше и больше увлекался и, наконец, совсем преобразился. И у меня совсем исчезло первое неприятное впечатление. Я простился с Иваном Ивановичем и ушел от него в самом хорошем настроении, пошел на набережную и до вечера ходил со своими мечтами.